В начале восьмидесятых был снят фильм «Долг». Показывали его по телевизору ночью. Его видели только болельщики, ожидающие позднюю трансляцию матча. По сюжету белый офицер берет в плен чекиста и узнает в его лице знакомые черты. Помнит, что он этому человеку должен что-то. Но что именно? Скорее всего, карточный долг. И весь фильм офицер допытывается у пленного, мол, сколько я вам проиграл в карты, назовите сумму. И мучается этот офицер из-за того, что не может вспомнить, в чем его долг перед классовым врагом. А в конце картины белогвардеец вспомнил! Пару лет назад он дал слово офицера этому чекисту, что не будет воевать против советской власти, если его отпустят на свободу из подвалов ЧК. И его отпустили. А он, получается, не сдержал слово офицера?! И белогвардеец этот … застрелился!
Как фильм попал на советский экран, непонятно. Но я его видел. И этот черно-белый фильм меня, двадцатилетнего парня, тогда ошеломил…
А вот второй пример порядочности из кинематографии — фильм-классика «Служили два товарища». Его видело абсолютное большинство советских людей. Наверняка многие помнят кадры, когда герой Владимира Высоцкого поручик Брусенцов, эмигрируя, пытается провести на корабль своего боевого друга — коня Абрека. Увы, ему это не удается сделать. И верный конь бросается за судном, на котором уплывает хозяин. Брусенцов этого не выдерживает и кончает жизнь самоубийством. Но это кино. Там всегда все правильно и красиво. А в реальной жизни…
Жил в глухом сибирском селе дед Панкрат. Родился он в 1900 году. Сумел двадцатилетним парнем выжить в мясорубке Гражданской войны. Не запачкал руки совести в людской крови во время коллективизации. Лишь краешком задел его молох репрессий, освободив из лагерей 22 июня 1941 года…
Прошел Панкрат всю войну без единой царапины и вернулся в родное село полным кавалером ордена Славы.
Трудился, как все, с утра до вечера на работе и дома по хозяйству. Женился в неполные тридцать лет на тихой и незаметной Клаве. Вдвоем они воспитали троих славных сыновей. Жили дружно. Панкрат даже голоса на свою супругу не повысил, не говоря уже о том, чтобы руку поднять. Пил Панкрат в меру, разве что на Пасху и на охотничьей зорьке мог позволить себе лишку.
Все было хорошо. Справили они с Клавой золотую свадьбу. Дед Панкрат даже умудрился сплясать на этой свадьбе с внуками и правнуками.
А потом пришло время Панкрату помирать. Собралась родня. Рядом, конечно, Клава, дети, внуки. Все молчат. И только дед Панкрат, лежа на кровати, дает наставления потомкам. В какой-то момент он просит оставить всех с женой наедине.
Закрылась дверь. Клава подсела поближе к мужу. Взяла его руку в свою.
— Прости меня, Клавдия. Прости… Виноват я перед тобой, голубушка ты моя ненаглядная. Не хочу я от тебя грешником уходить. Хочу покаяться…
— Да Господь с тобой, Панкратушка! Я жила за тобой как за каменной стеной. Каждую ночь молилась и благодарил Бога за то, что Он тебя послал. Спасибо тебе любый мой, что жизнь мне подарил долгую и счастливую!
— Послушай, Клава… И прости меня, если сможешь. — Помнишь, на Ильин день сваты мои к тебе приходили? Так вот… Они же тогда, охламоны, с пьяных глаз дом-то перепутали. Я их к Клавке Мирошихе засылал. А они… Подпили хорошенько и… Обмишурились они, Клава! Вот так…
Повисла гнетущая тишина. Вмиг побледневшая Клава опустила голову и прикрыла глаза. Панкрат молчал.
— Почему ты мне сразу не сказал об этом? — тихо спросила жена. — Ведь ты же эту рыжую Клавку любил. Вся деревня знала. Ну ошиблись сваты — и что? Почему ты не сказал тогда? Почему на мне женился?
Клава заплакала. А Панкрат ответил:
— А как я мог по-другому поступить? Кто бы тебя, опозоренную этим сватовством, замуж потом взял? Это же смеху на всю деревню было бы. Не мог я по-другому поступить. Ты же не виновата была. Прости меня, Клава. Вот такое оно — покаяние мое… Отвернулся к стене дед Панкрат. И умер…
_80x60_0f7.jpeg)